Возвращение зомби-идеи: почему жесткая бюджетная экономия стала опаснее, чем раньше

Жесткая экономия госсредств возвращается. Это видно на примерах США и Аргентины. Но теперь это не просто спорная экономическая идея, но и политическое оружие, пишет в статье для Project Syndicate директор Центра международной экономики и финансов имени Родса при Брауновском университете Марк Блайт.  

Что общего у Рэйчел Ривз, Хавьера Милея и Илона Маска? Все они проповедуют доктрину жесткой экономии как необходимую меру для решения экономических проблем в своих странах.

Ривз, канцлер казначейства Великобритании, ужесточила правила для государственных расходов и инвестиций, несмотря на то, что именно бюджетные ограничения стали одной из главных причин проблем страны за последние 15 лет.

Милей предложил рассматривать жесткую экономию как цену, которую Аргентине придется платить за 20 лет избыточных трат. Он утверждает, что победа над инфляцией — единственный путь к процветанию, даже если это еще больше углубит и без того серьезную бедность.

Что касается Маска, то он настаивает, что США нуждаются в мерах жесткой экономии, чтобы избежать банкротства. Но этот аргумент — просто уловка: государства с суверенной валютой, особенно c главной мировой резервной валютой, не могут обанкротиться. Очевидный мотив Маска в сокращении госбюджета — освободить пространство для налоговых льгот и уволить государственных служащих, не разделяющих его взгляды.

Последний раз риторика жесткой экономии звучала во время глобального финансового кризиса. В США она проявилась в мягкой форме, в виде «секвестра», или ограничения расходов. В Европе же бюджетные ограничения зашли куда дальше: они уничтожили плоды десятилетнего экономического роста, подорвали государственные инвестиции и стали причиной множества проблем, с которыми континент борется по сей день.

То, что было очевидным провалом частного финансирования, переименовали в кризис неконтролируемых государственных расходов. Двусторонние кредиты периферийным странам ЕС оказались замаскированными мерами по спасению банков ведущих экономик Европы. Те, кто приводил сложные аргументы про увеличивающуюся силу мер бюджетных ограничений, отрицали очевидное: если и частный, и государственный сектор сокращают расходы одновременно, экономика неизбежно сжимается, а отношение госдолга к ВВП только растет.

Таков был провальный опыт Европы с жесткой экономией в 2010-х годах. К 2016 году даже Европейская комиссия начала менять риторику, а с началом пандемии COVID-19 идея «роста за счет сокращения» казалась окончательно забытой. Как же мы ошибались.

Как заметил экономист Джон Куиггин, жесткая экономия — это зомби-идея: она неубиваема, ведь не поддается эмпирическому опровержению. Мудрость, проявленная во время пандемии, когда единственно разумной реакцией было спасение экономики на фоне глобального локдауна, вновь интерпретируется как «долговой кризис», который угрожает довести государство до банкротства. 

В 2010-х годах жесткая экономия в ЕС позиционировалась как способ стабилизировать финансы за счет «восстановления доверия» инвесторов к рынку гособлигаций. Но урезание расходов во время рецессии лишь усугубило ситуацию. Опасения по поводу инфляции, вызванной «избыточными расходами», быстро сменились страхами дефляции и падения доверия. Жесткая экономия во время экономического спада приводит только к более глубокой рецессии и к росту безработицы. Мы знаем это еще со времен рейхсканцлера Генриха Брюнинга в Веймарской Германии.

Но как насчет жесткой экономии в других условиях? Интересны примеры нынешних США и Аргентины. Американская экономика сейчас далека от рецессии — она растет и испытывает инфляционное давление. Помимо создания условий для налоговых сокращений, еще одной причиной принятия мер жесткой экономии могут быть геополитика и глобальные дисбалансы.

Когда Джо Байден вступил в должность в 2021 году, он сохранил большую часть пошлин, введенных Дональдом Трампом, и начал политику зеленой реиндустриализации. Теперь, когда Трамп вернулся к власти, он повышает пошлины дальше, чтобы вынудить страны-экспортеры пойти на уступки, и вместо зеленой стратегии Байдена делает ставку на ископаемое топливо.

Но это еще не все. Маск и его Департамент эффективности госуправления (DOGE) реализуют давнюю мечту республиканцев и либертарианцев — демонтаж современной административной системы.

Они предпочли бы модель XIX века, когда пошлины использовались и как защита национальной промышленности, и как основной источник госдоходов. Подразумевается, что техномагнаты Кремниевой долины возьмут на себя роль новых «баронов-разбойников» из эпохи «Позолоченного века» (тогда предприниматели смогли заполучить контроль над рынками и целыми отраслями с помощью не всегда законных практик). Таким образом, жесткая экономия обретает совершенно новые цели. 

Аргентина, напротив, страдает от хронической высокой инфляции без реального экономического роста. За последние десятилетия провалились более дюжины программ стабилизации, но Милей сумел создать широкую коалицию в поддержку жесткой экономии.

Его успех (пока) объясняется особенностями перераспределительной политики, связанной с хронической инфляцией. Перонисты в Аргентине утратили поддержку бедных и рабочего класса — тех, кто тратит большую часть своего дохода на потребление и чьи возможности постоянно сокращались из-за роста цен.

Коалиция перонистов смогла защитить профсоюзы, индексируя зарплаты в соответствии с инфляцией, а класс квалифицированных специалистов спасался долларовыми накоплениями. Пока эта система работала, перонисты выигрывали выборы. Но те, кто не имел таких механизмов защиты, сталкивались с постоянным снижением уровня жизни. Милей предложил им выход: он обещал жесткую экономию, разрушение перонистских структур, устранение посредников и полную дерегуляцию. Он говорил, что какое-то время будет больно, но это уничтожит инфляцию и лишит перонистов возможности оставаться у власти: «их страдания — ваша выгода». Таким образом, жесткая экономия стала политикой «шаденфройде» (от немецкого schadenfreude, что означает удовлетворение от чужих неудач), как и война против федеральных служащих и других «элит» в США.

Сработает ли это? В Аргентине, если главная цель — победить инфляцию любой ценой, несмотря на рост бедности, то да, это работает. 

Но такая политика будет устойчивой только в том случае, если снижение инфляции приведет к росту инвестиций и реальных зарплат. Если же это обернется еще более глубокой бедностью для тех, кто ее поддержал, Милей потеряет свою избирательную базу.

В США, если цель — ликвидация административного государства, то жесткая экономия также будет эффективной. Однако в стране, где в 53% округов (в большинстве своем республиканских) государственные трансферты составляют четверть или более доходов, это может обернуться серьезными последствиями. Тем не менее, если республиканцы обеспечат сокращение налогов на $4 трлн для 10% самых богатых, затея, по их мнению, может оправдаться.

Жесткая экономия вернулась. Но теперь это не просто плохая экономическая идея, это еще и политическое оружие и опасный инструмент перераспределения.

Copyright: Project Syndicate, 2025. 

www.project-syndicate.org