«23 без меня»: почему банкротится компания, делавшая персональные исследования ДНК?

23 марта стало известно, что компания 23andMe, созданная в 2006 году и некогда совершившая революцию в области индивидуального генетического тестирования, подала заявление о банкротстве. Почему модель бизнеса 23andMe не сработала и что можно было сделать иначе? Oninvest публикует мнение Дмитрия Чебанова, системного биолога, доктора наук и научного сотрудника Центра вычислительной и системной биологии Мемориального онкологического центра имени Слоуна-Кеттеринга (Нью-Йорк, США). Эта версия с сокращениями и уточнениями. Оригинал опубликован в его блоге. 

«23andMe — пионер рынка персональной генетики — официально подала заявление о банкротстве. Это та самая компания, которая предлагала каждому “отправь нам пробирку со слюной — узнаешь о себе все”.

Мне как вычислительному биологу одновременно грустно и злорадно наблюдать эту ситуацию. Ведь идея-то изначально была революционная! Массовый DNA-тест за $99, который расскажет вам, что у вас 3% неандертальских генов и что ваш прапрапрадед был викингом. Вау, кто же не захочет узнать, не потомок ли он Чингисхана? Вдруг наследство какое полагается?! 

На этой волне миллионы людей действительно плюнули в пробирку ради забавы. Но подавляющему большинству хватило одного раза. Выяснилось, что широкая аудитория не гонится за простыми как валенок генетическими инсайтами. Ну узнал ты однажды, что терпеть не можешь есть кинзу из-за генов, и живешь дальше. Новых сенсаций сервис не выдает, жизненно важных советов тоже нет. В результате удержания клиентов ноль: 23andMe продала миллионы тестов, но повторно тот же клиент почти никогда не возвращался.

Тем временем на сцену вышли другие игроки, сделали все иначе — и преуспели. Возьмем Tempus: компания создана в 2015 году, ее фокус — геномика и данные для клиник (особенно в части онкологии). Сейчас ее капитализация составляет $10 млрд, а годовая выручка почти достигла $700 млн в 2024 году (рост 30,4%). Они не продают веселые отчеты о происхождении, а помогают врачам подбирать лечение рака на основе генетики пациента: реальные больницы, реальные пациенты, постоянный поток новых данных.

Или Caris Life Sciences — ее оценка около $8 млрд (в последнем раунде инвестиций в 2021 году привлекла $830 млн). Caris с 2008 года накопила базу из более чем 450 тыс. профилей опухолей и предлагает ее врачам.

Эти ребята сразу выбрали другой путь: работать для медицины, а не для праздного любопытства. Ключевое отличие от 23andMe в том, что Tempus и Caris изначально делали ставку на связку с клиническими данными.

И здесь-то и кроется главная ценность геномных данных: они нужны только в связке с реальными проявлениями (фенотипом). Это выяснила на своем печальном опыте компания GSK, которая в 2018 году инвестировала $300 млн в 23andMe, и поняла спустя время, что голые геномы (вернее, даже кусочки геномов!) никому даром не упали. Что толку от знания о том, что бывает такая буковка в этой позиции ДНК, а бывает другая? Другое дело — знать, что эта буква приводит к таким-то реальным изменениям организма, а еще лучше бы это знать в динамике.

Да, в 2005 году генетика еще имела флер загадочности, и можно было легко поспекулировать на ожиданиях пользователей. Да, именно так, потому что по-настоящему продвинутые пользователи сделали себе исследование ключевых полиморфизмов еще до 23andMe, а затем просто сделали себе анализ полного генома, и не велись на маркетинговые увещевания, покупая это промежуточное решение.

Или взять бизнес-модель, которая идет просто вразрез с удержанием пользователя. Ладно там поначалу они лили в уши на тему того, что мол “будет узнаваться новая информация, мы вам проапдейтим отчет, так что не забивайте на нас и не теряйте пароль, а оставайтесь и заходите на сайт”. Но новые открытия уже стали происходить за пределами того маленького фрагментика генома, который делала эта компания. Да и сам отчет — это жалкое подобие того, что можно получить из ДНК.

Мы можем из генов получать два класса информации:

Первый — изменения ДНК, которые реально ведут к изменению свойств белка, который производится по команде (так назовем) этого гена. Да, каждый ген производит свой белок, а уже белок этот творит дела в организме: передает сигналы, строит ткани. И если белок меняется из-за измененной ДНК, начинаются эффекты. Например, снижение качества крови, или замедление метаболизма каких-либо молекул. Вот это, как я называю, «хорошие данные».

Так вот компании, привезенные мной выше со знаком «плюс», дают только первый тип данных.

Но обсуждаемая (и осуждаемая) нами компания основной упор делала на данные второго типа. Эге-гей, статистические зависимости! Их обнаруживают примерно так: “О, гляди, вариация в геноме! Не нарушение, не снижение или повышение функции белка, а именно вариация. Типа, у одного в этом месте бывает так, у другого так”.

Этот класс данных называется GWAS (genome wide association studies), и это, с точки зрения науки, в большинстве случаев — полная ерунда. Не особо лучше чем, помните, были жулики, которые по отпечатку пальца гадали? 

Настоящие рекомендации по ДНК в 2025 году могут вычислить импакт для разных генов и разных внешних воздействий во всевозможных комбинациях. Это я сейчас как вычислительный биолог говорю, который на работе прогнозирует результаты клинических испытаний новых лекарств. Так что это вовсе не закат индустрии, а просто демонстрация того, как НЕ надо делать.

И сегодня вечером я выпью протеинового коктейля за упокой 23andМе, которые надолго закрепили за собой в народе славу единственного столпа генетики. И в результате еще много-много лет евангелистам и визионерам геномных исследований придется стирать языки, отвечая на простодушные уточняющие вопросы обывателей: “О, клево, а это как 23andMe, да?”»

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.