Кэти Вуд: разговоры об ИИ-пузыре вводят инвесторов в заблуждение

Разговор о пузыре на рынке искусственного интеллекта чаще всего сводится к параллелям с крахом доткомов конца 1990-х. В ARK Invest предлагают оценивать ситуацию не по котировкам, а по классическим признакам пузыря: избытку предложения и нехватке реального спроса. Гендиректор инвесткомпании Кэти Вуд, президент ARK Том Стаут и главный футуролог фонда Бретт Уинтон обсудили в подкасте, на каком этапе развития на самом деле находится индустрия и почему в новом цикле ставка на традиционные защитные активы может обернуться для инвестора появлением «тлеющих кратеров» в портфеле.

«Если все спрашивают, пузырь это или нет, — вряд ли это пузырь», — говорит Уинтон. Футуролог опирается на динамику аудитории. Сейчас чат-ботами пользуется около миллиарда человек — это лишь 15% владельцев смартфонов. Потенциал, по его оценке, в несколько раз выше: к концу десятилетия аудитория может вырасти до 4-5 миллиардов. «Темпы роста пользовательской базы будут ускоряться, потому что мы только на самом раннем этапе кривой вовлечения», — подчеркивает он. Вывод ARK: по уровню проникновения ИИ сейчас ближе к интернету середины 1990-х, чем к пику дотком-бума.

Этот аргумент усиливает состояние инфраструктуры. Компании уже вынуждены ограничивать доступ к своим дата-центрам, а сам рынок Уинтон описывает как under supplied («недопоставленный»): предложение мощностей физически отстает от спроса на использование моделей. Такая структура характерна для начала цикла, а не для его финала. В отличие от конца 1990-х, когда ИТ-компании строили избыточную инфраструктуру под неопределенный будущий спрос, сейчас высокая загрузка и дефицит мощностей свидетельствуют о том, что технологии уже стали массовыми. 

В ARK считают, что прямая параллель с кризисом доткомов вводит инвесторов в заблуждение. Ключевое отличие — в уровне зрелости технологий: если в конце 90-х рынок оценивал мечту о будущем интернете, то сейчас он оценивает уже работающие решения.

Кэти Вуд подчеркивает, что технологическая база, необходимая для нынешнего скачка, 20 лет назад отсутствовала. Облачные платформы стали частью инфраструктуры только после 2006 года, прорыв в глубоких нейросетях произошел в 2012-м, а архитектура трансформеров для обработки данных появилась лишь в 2017-м.

По словам Уинтона, текущий этап развития ИИ ближе к середине 1990-х: это фаза низкого проникновения при высокой траектории роста. «Мы ближе к 1995-му, чем к 1999-му», — резюмирует футуролог. Главный вывод ARK: рынок ИИ развивается не по модели доткомов, где оценки опережали реальность, а по траектории, которую задает многолетнее накопление технологий и их переход в массовое применение.

Различия с эпохой доткомов касаются не только технологий, но и того, что именно заложено в котировки. В ARK не отрицают, что текущие оценки многих компаний выглядят завышенными. Но Вуд подчеркивает: премия к рынку, которую инвесторы платят сегодня, не вечна. Базовый сценарий ARK предполагает, что в течение пяти лет завышенные мультипликаторы вернутся к средним значениям — произойдет так называемое сжатие. Чтобы актив оставался интересным, темпы роста бизнеса должны быть настолько высокими, чтобы с запасом перекрыть этот процесс. Именно поэтому внутренний критерий фонда для входа в позицию — ожидаемая доходность не менее 15% годовых на пятилетнем горизонте: эта цифра уже учитывает риск снижения мультипликаторов.

Как пример Вуд приводит Palantir. Компания выглядит «очень дорогой» по текущим метрикам, но рост выручки в американском коммерческом сегменте на 123% год к году оправдывает эту премию. Уинтон резюмирует этот подход так: «Высокий мультипликатор сам по себе ничего не значит, если масштаб рынка меняется быстрее, чем ожидалось».

Бретт Уинтон описывает рынок ИИ как иерархическую структуру, где каждый уровень выполняет свою экономическую функцию.

В основе этой пирамиды лежат фундаментальные модели, определяющие техническую архитектуру (OpenAI, Anthropic, Google, xAI). Это наиболее капиталоемкий слой: обучение требует инфраструктуры индустриального масштаба. По оценкам ARK, совокупный потенциал этого сегмента может достигнуть $15–20 трлн к 2030 году, что отражает как стоимость будущих сервисов, так и глобальные сдвиги в корпоративных затратах.

Над базовым слоем надстраиваются платформы, превращающие сырые модели в прикладной результат. Именно здесь возникает отдача для компаний, которые не могут перестраивать ИT-ландшафт с нуля. Уинтон полагает, что платежеспособный спрос на этом уровне сопоставим с рынком самих моделей, так как платформы (вроде Palantir) дают бизнесу доступ к технологиям без гигантских капитальных вложений. Замыкают цепочку вертикальные приложения — решения для конкретных отраслей, от логистики до медицины. По словам футуролога, этот сегмент растет быстрее всего и именно он формирует первичный спрос, подпитывающий всю остальную экосистему.

Однако программным обеспечением потенциал ИИ не ограничивается. Отдельным, еще более масштабным направлением в ARK выделяют Embodied AI («воплощенный ИИ») — пересечение цифры и физического мира: роботакси, автономные системы и биоинженерию. Кэти Вуд приводит пример роботакси: сейчас выручка в этом сегменте составляет менее $1 млрд в год, но за 5-10 лет она может вырасти до $8-10 трлн. В здравоохранении ИИ способен снизить стоимость разработки лекарств примерно на 75%, запуская новый цикл эффективности для фармкомпаний.

Потенциал гуманоидных роботов, по мнению Уинтона, превосходит почти все существующие рынки. Следующей большой целью футуролог называет технологии долголетия: в мире изобилия люди будут направлять освободившиеся ресурсы на продление жизни. Именно этот контур — автономные системы, робототехника и биотехнологии — по оценке ARK, обеспечит крупнейший прирост стоимости в ближайшие десятилетия.

Технологический сдвиг, который ARK описывает как нарастающий, создает серьезные угрозы для компаний, чья экономика построена на инфраструктуре прошлого поколения. Давление уже проявляется в транспортной отрасли: по оценкам фонда, себестоимость автономных грузоперевозок может снизиться до трех центов за тонно-милю, тогда как у железной дороги этот показатель держится на уровне четырех центов. Для бизнеса с экстремально низкой маржой такая разница означает потерю конкурентоспособности целых сегментов.

Кэти Вуд подчеркивает, что подобные сдвиги затронут и другие отрасли. Автономные системы, роботизация и алгоритмическое планирование способны перераспределять прибыль внутри секторов значительно быстрее, чем традиционные гиганты успевают перестраивать свои процессы.

Уинтон формулирует этот риск более жестко: в портфелях инвесторов могут появиться «тлеющие кратеры» — компании, чья доходность стремительно падает по мере того, как новые решения задают более высокий стандарт эффективности. В ARK предупреждают, что в условиях такого технологического сдвига активы, не связанные с инновациями, рискуют снизиться в цене к концу десятилетия, даже если экономика в целом продолжит расти.