Гигаватты вместо баррелей: шесть трендов в энергетике, за которыми следит JPMorgan

Традиционный порядок энергетической безопасности, в центре которого — доступ к нефти и газу, больше не работает, утверждают аналитики JPMorganChase Center for Geopolitics в новом отчете Power Rewired: The New Map of Energy and Geopolitics. По их словам, решающими факторами влияния теперь становятся контроль над критически важными минералами, устойчивость энергосетей и доступ к цифровой инфраструктуре. 

Формирующийся сейчас порядок в отчете называют «Новой эпохой энергетической безопасности». В этой парадигме энергетика перестает быть лишь вопросом трубопроводов и баррелей и превращается в индустриальную стратегию и инструмент дипломатии. Искусственный интеллект усиливает этот сдвиг: дата-центры требуют гигаватт стабильной энергии, и государства начинают рассматривать электроэнергию как актив стратегического значения — как было с нефтью в XX веке. В результате глобальный энергетический порядок все больше дробится на блоки, определяемые не столько идеологиями, сколько кабелями, патентами и минеральными ресурсами, пишут аналитики.

Они предлагают следить за шестью ориентирами, чтобы понять, как может измениться энергетическая карта мира и какие факторы будут влиять на перераспределение сил и рисков в ближайшие годы. 

Северная Америка располагает уникальным портфелем энергоресурсов: нефть и газ, возобновляемая, атомная и геотермальная энергетика. Такой ресурсный баланс позволяет США проводить стратегию «все понемногу» и претендовать на роль безальтернативного лидера в «Новой эпохе энергетической безопасности».

По данным JPMorganChase, в первой половине 2025 года в США введено 12 гигаватт солнечных мощностей, а до конца года ожидается еще 21. Впервые в истории страны совокупная генерация из солнца и ветра превысила угольную, достигнув примерно 17% энергобаланса. Преимущество возобновляемых источников в том, что они строятся в течение двух-трех лет, тогда как новые терминалы по экспорту сжиженного природного газа (СПГ) и нефтеперерабатывающие заводы требуют не менее пяти. Это делает солнечную и ветровую энергетику главным инструментом быстрого наращивания мощности в ближайшие пять-шесть лет, когда центры обработки данных для искусственного интеллекта и возвращающаяся в страну промышленность резко увеличивают спрос на электричество.

Ветряные электростанции, которые строят в прибрежных зонах, могут быстро увеличить объем генерации электроэнергии там, где дефицит мощностей становится наиболее острым. Однако изменения в федеральной политике вносят неопределенность в перспективы таких проектов. Если строительство ветроэлектростанций замедлится, США рискуют потерять критическое время именно тогда, когда способность быстро вводить новые источники энергии становится ключевым фактором технологической конкурентоспособности.

Вашингтон активно использует энергетику как инструмент торговли. Новое соглашение с ЕС предусматривает закупку американской энергии — от СПГ до ядерных технологий — на $750 млрд до 2028 года. Параллельно расширяется программа кредитных гарантий для проектов по критическим минералам, сетям и накопителям. Для рынков капитала это сигнал — энергетика становится одним из главных каналов трансатлантических инвестиций.

В отчете аналитики JPMorganChase не могут дать четкий ответ на вопрос: смогут ли США реализовать весь свой энергетический потенциал, используя в полной мере все имеющиеся ресурсы? Или же страна пойдет по пути отката от стратегических направлений, что может замедлить энергетическое развитие и поставить под угрозу уже вложенный капитал?

Австралии необычайно повезло: у нее есть и традиционные энергоресурсы — уголь и сжиженный природный газ, и ключевые для новой экономики минералы — почти половина мировой добычи лития — металла, без которого невозможно производство аккумуляторов, электроники и систем хранения энергии. К этому добавляются значительные объемы никеля, кобальта и редкоземельных элементов, которые критически важны для высокотехнологичных и оборонных отраслей. Природные условия дают Австралии фору и в возобновляемой энергетике: в южных и западных регионах отличные условия для развития солнечной и ветровой энергетики.  

Такой энергетический портфель делает Австралию опорой минеральной стратегии, согласованной с НАТО. Ее торговые и оборонные связи с США, Великобританией и Евросоюзом формируют доверительные цепочки поставок для энергетических и оборонных технологий, считают аналитики JPMorganChase. 

Но у Австралии есть уязвимое место — структура экспорта. Сегодня большая часть лития, никеля и редкоземельных элементов вывозится в виде руды или концентратов, а переработка идет за пределами страны. В результате прибыль от переработки и связанные с ней технологии и рабочие места достаются другим странам.

Чтобы изменить эту ситуацию, Австралия разрабатывает проекты по локализации переработки. Правительство запускает инициативы по строительству заводов глубокой переработки и предприятий по выпуску материалов для батарей и высокотехнологичных производств. Это должно перевести ресурсное преимущество в долгосрочную добавленную стоимость и стратегический технологический актив.

Эр-Рияд вновь поднимает тему «полного цикла» гражданской ядерной программы — с возможностью обогащения урана внутри страны, а не за счет импорта. Долгие годы эту амбицию сдерживали соображения нераспространения: действующие ядерные державы выступали против того, чтобы страны без собственного оружия развивали технологии обогащения. 

Теперь политический контекст меняется. Администрация Дональда Трампа сигнализировала готовность обсуждать ядерное сотрудничество отдельно от вопроса нормализации отношений Саудовской Аравии и Израиля, тогда как при Джо Байдене эти темы рассматривались в связке. Министр энергетики США уже обозначил «путь к сделке» и пообещал «значительные события» в 2025–2026 годах. 

Но существуют и риски: в ЕС и Азии активно работают над ториевыми реакторами, которые принципиально снижают зависимость от обогащенного урана. Если эта технология будет коммерциализирована, вложения Эр-Рияда в урановую платформу могут оказаться менее эффективными. Саудовская Аравия ведет переговоры не только с США, но и с Россией, Китаем и Южной Кореей о сотрудничестве в ядерной энергетике. В отчете JPMorganChase подчеркивается, что выбор партнеров и технологий — между урановыми и ториевыми реакторами — напрямую определит, какое топливо станет основным в будущем, и это повлияет на структуру мирового рынка ядерного топлива.

Для Саудовской Аравии атомная программа — часть долгосрочной стратегии Vision 2030. Королевство стремится диверсифицировать энергобаланс, снизить зависимость от нефти и высвободить больше углеводородов для экспорта. Одновременно Эр-Рияд заключает контракты на строительство солнечных и ветровых парков с TotalEnergies и EDF Renewables, рассчитывая к 2030 году довести долю возобновляемых источников энергии до 50%. 

Энергетический сектор Индии переживает масштабное обновление. В 2025 финансовом году 89% новых введенных мощностей пришлись на возобновляемые источники энергии, главным образом солнечную генерацию. К 2030 году страна поставила цель достичь 500 гигаватт чистой энергии — программа, направленная на сокращение зависимости от импорта угля, нефти и газа.

Приток капитала подтверждает масштабы происходящих изменений. По данным JPMorganChase, в 2022 году в сектор возобновляемой энергетики Индии поступило $1,6 млрд прямых иностранных инвестиций, а в 2025 году объем вложений вырос до $3,4 млрд. Либерализация режима для иностранных инвесторов стала ключевым инструментом ускорения строительства: этот механизм работает быстрее и эффективнее, чем традиционные субсидии. Для мировых энергетических компаний Индия становится площадкой, где можно тестировать и масштабировать новые технологии сразу на 1,45 млрд человек.

Дополнительный стратегический ресурс страны — крупнейшие в мире запасы тория. Аналитики отмечают, что именно Индия имеет шансы стать одной из первых стран, где появятся коммерческие ториевые реакторы. Это дает стране возможность для технологического рывка, который может изменить баланс сил на мировом рынке атомной энергетики.

Китай и Индия увеличивают расходы на исследования и разработки (НИОКР) и по мере готовности новых технологий используют их для расширения внешнеэкономических связей. Эти страны формируют стратегические партнерства с государствами с низким и средним уровнем дохода, предлагая не только инвестиции, но и инфраструктуру вместе с передачей технологий.

В отчете подчеркивается, что такой подход превращает науку и энергетику в инструмент дипломатии. На этом фоне Евросоюз и Китай на саммите в Пекине подтвердили расширенное партнерство. Несмотря на политику Брюсселя по диверсификации цепочек поставок от Китая, стороны договорились о совместных шагах, включая ускорение глобального развертывания возобновляемой энергетики.

В мировой энергетике появляется новая уязвимость: контроль государств распространяется не только на экспорт технологий, но и на исходящие инвестиции. После ограничений на поставки полупроводников США рассматривают возможность распространить такой контроль и на энергетику. Под удар могут попасть вложения американского капитала в зарубежные энергетические проекты за пределами союзной системы, особенно если они обеспечивают работу центров обработки данных и других инфраструктур для искусственного интеллекта.

В отчете JPMorganChase отмечается, что такой сценарий фактически разделит рынки на два блока — «альянс США» и «остальной мир». Это может уменьшить совокупный размер потенциального рынка для поставщиков оборудования, программного обеспечения и инфраструктуры, а сделать энергетику еще одним инструментом в технологическом соперничестве.