Вице-президент Джей Ди Вэнс и президент США Дональд Трамп следят за американской операцией в Иране из ситуационного центра. Фото: The White House / x

В эти выходные обращение президента США Дональда Трампа к нации напоминало сюжет голливудского блокбастера. Он сообщил об успешной бомбардировке трех ядерных объектов Ирана, упомянув что эта страна должна заключить мир, или последуют «новые атаки». Трамп в принципе любит эффектные фразы и голливудские образцы, но это его выступление может войти в историю как свидетельство поворота международных отношений к новым правилам миропорядка.

Трамп, Том Круз и Капитан Америка

​Отсылка к Голливуду в данном случае практически прямая. Мир наблюдал в реальном времени то, что в 2022 году ему показывали в фильме Top Gun: Maverick. Конечно, боевая операция стратегической авиации США отличается от эффектных взлетов и посадок истребителей на палубу авианосца, но общая канва ударов «без объявления войны» повторяет замысел сценаристов фильма с Томом Крузом в главной роли. 

Еще больше от кино в том, как президент США принимал это решение. Приказ отдавал глава государства, за которым стоят технологические возможности спланировать и нанести удары. Ни один международный институт задействован не был (если не считать таковым МАГАТЭ с замерами радиационного фона). Если бы не спутниковые снимки и беспрерывное информационное вещание, можно было бы представить, что мы оказались в комиксах Marvel с Капитаном Америкой или, наоборот, в XIX веке, когда одна из сторон сначала наносит удар по проблемной заморской территории или противнику, а потом сообщает об этом городу и миру. 

Ставка на скорость и технологическое превосходство была сделана задолго до 2025 года: США пересмотрели свои подходы к тому, что такое безопасность для Америки и как выглядит война в XXI веке сразу после терактов 11 сентября 2001 года. Но тогда, несмотря на выбор в пользу технологий, главным формальным актором ответных или превентивных ударов выступала коалиция США и международных сил. 

А оформление атак на территорию других государств шло на площадке ООН (вспомним кадры с госсекретарем США Колином Пауэллом и белым веществом в пробирке в момент обсуждения операции в Ираке в 2003 году) или под флагом защиты международного порядка (борьба с морским пиратством в 2009 году с участием членов НАТО). В июне 2025 года эта коалиция в лучшем случае может включать Израиль, и она декларирует только цель устранения непосредственной угрозы — ядерного потенциала.

Глядя на все происходящее, очень легко сформулировать тезис о том, что мир вернулся в эпоху права сильного. Но реальные последствия июньских бомбардировок выходят за рамки простых формул и обобщений.

Сумма весов

​После Второй мировой войны вся система международных институтов — от ООН до Международного суда — стояла на том, что есть общепризнанная система принятия решений (Совет безопасности ООН, Генеральная ассамблея ООН и т.д.) и понятный набор санкций. Упрощенно их можно описать как экономические санкции и военные операции. 

Последние 70 лет отношения между государствами регулировались на основе общих правил и признания границ допустимого: от понимания того, что считать агрессией и неконвенциональной войной до вопросов прав и свобод человека и их соотношения с полномочиями государства. 

В июне 2025 года эта система не то, что не сработала — к ней даже формально никто не обратился.

​Этого и не требовалось, потому что проступили контуры новой системы регулирования международных отношений. Они сформировались еще до атаки США на Иран, но именно на фоне этой американской операции стали видны ее ключевые признаки.

​Первый признак — в мире снова на первом месте военный потенциал и технологическая развитость. Иран не может поднять в небо стратегические бомбардировщики и не располагает ракетами, дальность полета которых позволяет поразить Вашингтон, Париж или Лондон. Тегеран вынужден ограничиваться заявлениями МИДа о «долгосрочных последствиях», потому что его собственные дроны и ракеты оказались оружием «ближнего» боя. В терминах XIX века Иран играет роль державы второго порядка, ему не выстоять в прямом конфликте с первыми мира сего.

​Второй признак — низкая эффективность экономических мер принуждения и реагирования. Многолетняя санкционная политика не помешала Ирану работать над собственной ядерной программой. 

Тегеран угрожает перекрыть Ормузский пролив, что может привести к росту цен на нефть — тут он бьет по соседям на Ближнем Востоке (поставщикам) и ЕС (покупателям). США же смогут за счет внутренней добычи сгладить негативные эффекты и не будут отменять поддержку Израиля. Более того, за одним точечным ударом могут последовать последующие — об этом заявил сам Трамп. 

Третий признак — отход от жесткой системы межгосударственных отношений к гибкой системе союзов и альянсов. Это было видно еще по первому президентскому сроку Трампа (его переговоры с Северной Кореей и др.), но оказалось не исключением, а новым правилом. И касается оно не только ООН, но и НАТО и G7. Такая политика визуально характерна для XIX века. Но, как оказалось, ничто не мешает США вернуться к ней (строго говоря Штаты в то время и не входили в число крупнейших держав, таких как Российская империя, Австро-Венгрия, Франция и Великобритания), если система, выстроенная после Второй мировой войны, не справляется с вызовами. 

Кабинетный мир

​Принципиальное отличие системы международных институтов от системы блоков и альянсов в том, что последние носят ситуативный характер и открыто учитывают интересы не мира в целом, а группы разных государств. Дрейф в эту сторону не связан с отдельными личностями, он не отменяет гуманистические или социальные достижения человечества. Это прямое следствие разности экономических и технологических потенциалов, стремление одной части мира устранить или заметно снизить риски, исходящие от другой части мира.

​Для того, чтобы наглядно представить работу мира, поделенного на блоки, можно мысленно перестроить здание ООН в новую конфигурацию. 

Вместо зала Генассамблеи у нас простая система этажей с кабинетами. Для того, чтобы продвинуться в решении проблемы, надо «собрать визы» нескольких значимых стран и объединений на разном уровне. Например, по вопросу торговли и технологий — в кабинетах ЕС, США и Китая. Вашингтон и Брюссель — это главные акторы по вопросу регулирования миграции. По вопросу проблем с продовольствием надо пройтись по секторам Китая, России и Индии. 

Для утверждения решения надо не в общем зале Генассамблеи собираться, а провести круглый стол с ограниченным числом визирующих стран. Совет безопасности в такой конфигурации — это совещание гарантов для каждой сторон конфликта, которые обсуждают с глазу на глаз условия мира.

Главное неудобство новой конструкции — ситуативность. Она не настроена на принятие долгосрочных решений, которые требуют не формального, а реального согласия всех на единые правила или подходы. Мир в ней управляется решениями разных групп.

Кроме того, в этой конструкции не существует движения неприсоединения: если ты без поддержки блока, ты один со всем миром. 

Это может быть хорошей новостью для тех, кто не приемлет диктатур Северной Кореи или обеспокоен сложностями кланово-этнической политики в странах Центральной Африки. Но реальным следствием, скорее, станет иерархия стран даже внутри действующих блоков и договорных объединений, будь то североамериканское соглашение о зоне свободной торговли NAFTA, ЕС или ВТО. Для мира номинально равноправных государств, международная история которых у многих по сути началась с деколонизации XX века, это очень неприятная новость.

Поделиться